Это гимн просвещенной отчаянной жизни, Он - про двери и пропасть черты. Это ритмы поминок и праздничной тризны, Где тоскуешь все еще ты. Мокрых серых прохожих пугливая стайка, Вскрикнув крыльями скрылась во тьме. Я сквозь стены иду и в руках согреваю То, что дорого, дорого мне. По земным и небесным скитаясь дорогам, Я храню эту каплю тепла И пока она есть, я доволен немногим Наша жизнь дорогая, светла. Умирают, кружась и смеясь, светотени Разбиваясь о старый гранит. Я присел у воды на живые ступени - Пусть тебя этот город хранит. Отражаются черной шеренгой - неволей Колоннады - злой шёпот в глазах. Пресс титана сведен - море пота и соли Мойка в мраморных белых узлах. Волн, несущихся мимо Авроры к закату, Где пространством скуля на цепи. Как к хозяину-богу к еде земле-брату Рвется небо к тебе подойти.
Это гимн просвещенной отчаянной жизни, Он - про двери и пропасть черты. Это ритмы поминок и праздничной тризны, Где тоскуешь все еще ты. Мокрых серых прохожих пугливая стайка, Вскрикнув крыльями скрылась во тьме. Я сквозь стены иду и в руках согреваю То, что дорого, дорого мне. По земным и небесным скитаясь дорогам, Я храню эту каплю тепла И пока она есть, я доволен немногим Наша жизнь дорогая, светла. Умирают, кружась и смеясь, светотени Разбиваясь о старый гранит. Я присел у воды на живые ступени - Пусть тебя этот город хранит. Отражаются черной шеренгой - неволей Колоннады - злой шёпот в глазах. Пресс титана сведен - море пота и соли Мойка в мраморных белых узлах. Волн, несущихся мимо Авроры к закату, Где пространством скуля на цепи. Как к хозяину-богу к еде земле-брату Рвется небо к тебе подойти.
